В качестве объекта для размахиваний Карен посоветовал выбрать "что-нибудь антипольское", утверждая, что это несколько усмирит природную неуемность моей натуры, вызванную наличием польской крови. Остановился я на польском акте из оперы М.Глинки "Жизнь за царя". Чтобы выучить его как можно быстрее, я записал нужный кусок на кассету (получилось раз 18 подряд) и начал учить.

В первый момент это выглядело примерно так: врубив магнитофон на полную мощность, я вышел на середину комнаты и начал самозабвенно махать. Получилось неплохо: оркестр меня слушался, хор заливался многоголосым соловьем и вообще, качество совместного звучания того и другого явно указывало на то, что я очень талантливый дирижёр...

Идиллия была неожиданно прервана: на все эти громкие вопли в сопровождении симфонического оркестра в комнату вошла мама и несколько минут наблюдала за моими манипуляциям. Когда я, наконец, почувствовал ее взгляд и обернулся, то по выражению её лица понял - сейчас она возьмет меня за руку и поведет к психиатру. Пришлось срочно и сбивчиво объясняться, что гуманитарное образование гармонично дополнит технико-экономическое, что всех денег все равно не заработаешь, что сначала "работаешь на образование, потом образование начинает работать на тебя", что я все равно ничего не теряю, что... Мама отнеслась ко всей этой болтовне как к очередной моей дури, сообщив походя, что моя внутренняя сущность и название того славного учреждения, куда я собираюсь поступить, есть понятия не то, чтобы несовместимые, а напрочь друг друга взаимоисключающие. Впрочем, она прекрасно знает, что гораздо проще остановить паровоз, чем меня, когда я чего-нибудь захочу. Однако после этого случая я стал учил партитуру Глинки исключительно в общественном транспорте, когда из наушников доносилось: "Скелеты холопов на пашнях белеют...", обе руки рефлекторно подергивались, а граждане-пассажиры странно на меня косились.

Посетив одну из предэкзаменационных консультаций, я понял, что, в общем и целом, все не так просто, как мне хотелось бы: когда я вошел в класс, то увидел, как пожилой препод мучил за роялем молодую симпатичную абитурьентку (впоследствии - мою однокурсницу и вообще хорошего человека) ее же собственной, выбранной к экзамену, партитурой. Я вежливо поздоровался и скромно притулился в углу на стоящем здесь же колченогом табурете, дабы понаблюдать за этой экзекуцией со стороны.