|
Некоторое
время назад я рассказал одному своему другу обстоятельства моей
несостоявшейся педагогической карьеры, после чего этот человек поставил мне
условие: или я опубликую это где-нибудь, или он прекратит со мной
разговаривать. Подумав, я решил, что, пожалуй, лучше будет опубликовать. Ну
его... ШКОЛЬНАЯ
ИНФОРМАТИКА (из цикла «Письма Дине Рубиной») Вместо эпиграфа: - А где вы работаете? Вычислительной техникой я заболел лет с двенадцати – с того момента, когда в 1982 году воочию увидел большую машину ЕС ЭВМ во время случайной экскурсии по вычислительному центру. Огромные шкафы, расцвеченные мигающими лампочками, стойки с крутящимися магнитными лентами, перфокарты, перфоленты, самопечатающие пишущие машинки с загадочным логотипом «Consul», умный гуд над всем этим великолепием и задумчивые лица инженеров и операторов, всматривающихся в тёмную зелёную глубину дисплеев, где кроме неизвестных буквосочетаний можно было увидеть возникающую надпись «Машина ждёт!»... Всё это будоражило моё детское, а затем подростковое воображение несколько лет. Честно говоря, я до сих пор немного ностальгирую по сгинувшим неведомо куда так называемым «большим машинам» – чувствовалась в них какая-то тайна, спокойная мощь! Мне кажется, современные, даже самые крутые, компьютеры этого лишены – они вызывают совершенно иной эмоциональный ряд. Нет, не в плане «лучше-хуже», а просто - другой. Во время последних лет учебы в школе, в рамках УПК, мне пришлось столкнуться с ЭВМ (о, эта почти забытая советская аббревиатура!) вплотную – это во многом определило выбор дальнейшего пути. Интересно, что в течение короткого времени мне даже удалось попреподавать информатику в одной средней школе. Моя педагогическая карьера при этом закончилась стремительно и, как водится, не без скандала. Интересно? Тогда давайте по порядку. Представьте себе 1985 год. Перестройка еще не перешла в стадию полураспада, я с троечным аттестатом оканчиваю школу и с сухим треском проваливаю вступительные экзамены в Московский институт управления. Забегая очень далеко вперёд, похвастаюсь – я оказался упрямее, и его, сволочь такую, всё-таки окончил, правда, уже в ипостаси Государственного университета управления, о как. А тогда причина была самая тривиальная – на письменном экзамене по математике меня показательно поймали со шпаргалкой. Пятиметровую «гармонь» шириной в полтора сантиметра и толщиной в свиноматку (предмет зависти всей абитуры, плод моего всенощного бдения с тонким карандашом, клеем и ножницами!), на которой я умудрился уместить практически весь курс «вступительной» математики, растянули на всю аудиторию и устроили публичную казнь. Шпора была торжественно и аккуратно порвана вдоль (!) по всей своей могучей длине (на это увлекательное занятие у председателя комиссии ушло целых 14 минут и 28 секунд – я, ради интереса, специально засёк, так как терять уже было не чего), а ваш покорный слуга был изгнан – громко, с позором и всеобщим обидным «комсомольским» порицанием со стороны себе подобных, у которых у самих шпаргалки по карманам хрустели. Пора было начинать думать о работе... Местом приложения своих рабочих усилий я выбрал лучше некуда. Называлось оно в имперском духе теперь уже сгинувшей в небытие советской Атлантиды – Всесоюзный научно-технический информационный центр. ВНТИЦ! Солидной заведение, нашпигованное самой разнообразной вычислительной техникой, на которой можно было работать сколько влезет. А «влезало» в ту блаженную пору ой, как много... Незаметно наступил год 1986-й, который охарактеризовался поголовным введением в средние школы экзотического предмета под пугающим названием: «Основы информатики и вычислительной техники». Основная проблема этого без сомнения благого начинания заключалась в том, что преподавать её было исключительно не кому – никто толком не понимал что это такое, а учителя математики, которым пытались поручить такое новшество, боялись его, как черти ладана. Тем более что о каких-либо компьютерах просто не могло быть речи («Да вы что! Дорогие, не дай Бог, импортные, а вдруг замкнутся, а вдруг взорвутся!..») И пошли тогда слёзные письма в организации вроде моей: «Умоляем-умоляем прислать сотрудника, способного преподать в нашей школе основы информатики...» Очевидно, мольбы эти растопили и без того доброе сердце моего тогдашнего начальника отдела Юрия Евгеньевича Лашкарёва. Тем не менее, Юрий Евгеньевич посчитал излишним гнать на преподавательское поприще наших ведущих специалистов, а решил, что для затеи вполне достаточно моего курса программирования в УПК, наглой физиономии и умения быстро двигать пальцами по любой клавиатуре (ДМШ им. Дунаевского, фортепианный отдел, класс преподавателя Наталии Юрьевны Санович). В один прекрасный день, я, облачившись в костюм с галстуком (не скрою, в свои неполные восемнадцать я чувствовал себя в нём, словно корова под седлом), заявился в ближайшее от работы начальное учебное заведение, стараясь не думать о том, что сам закончил точно такое же буквально вчера. Встретили меня с распростёртыми объятиями! Развалившись в гостевом кресле в кабинете директора и потягивая крепкий чай с лимоном из стакана с мельхиоровым подстаканником – этаким отмирающим артефактом советской бросовой роскоши – я со злорадным наслаждением, нарочито серьёзно кивая, выслушивал сетования, что у трёх работающих в школе учителей математики кругозор в вычислительной технике ограничивается либо гремящим арифмометром механическим системы «ФЕЛИКС», либо, на худой конец, отечественным микрокалькулятором «Электроника», который то слепнет, то залихвацки подмигивает, но считает через раз и весьма приблизительно. Особенно тешили периодические восклицания, что меня им просто «…ну Бог послал, с Юрием Евгеньевичем переслал!». Я, наглая морда, кивал и со всем этим снисходительно соглашался. Учебный процесс пошёл. На школьную администрацию я, по старой доброй памяти, плевал с высокой колокольни, исходя из своего статуса «приглашённого специалиста», молодости, природной хамоватости, и здорового возрастного легкомыслия – в те годы от обращения «Борис И-и-и-и-горевич» мне хотелось бить копытом и кусать удила. Откровенно говоря, на сегодняшний сегодня почти ничего не изменилось… Не верите – можете у моего хора спросить. В качестве вводной части курса информатики я решил показать вверенным мне ученикам Девятого «А» класса, что представляет из себя ЕС ЭВМ. Для этого организовал экскурсию на ближайший вычислительный центр, где только-только смонтировали симпатичную машину ЕС-1040 производства ГДР, которая одна занимала два внушительных зала на первом этаже. Этот коллективный визит в святая святых оказался довольно опрометчивым шагом – мои девятиклассники, видимо решив, что попали в декорации к культовому фильму «Москва-Кассиопея», словно горох рассыпались по машинному залу, перенажимали все кнопки в пределах досягаемости, подвесили операционную систему, вывели из строя грохочущее печатающее устройство, уронили огромный магнитный диск, рассыпали пухлую колоду перфокарт, размотали по всему залу магнитную ленту и нахамили Начальнику машины. Была в те годы такая должность, так и называлась. Он наивно попытался призвать их совести и порядку, но в ответ выслушал не терпящую возражений рекомендацию, что ему нужно куда-то пойти. Информация о нашем «культ-походе» быстро докатилась до руководства школы, после чего директор и завуч лично попросили меня ограничиться занятиями в классе и, по возможности, объяснять всё на пальцах. «Или хотя бы с микрокалькулятором «Электроника», мы вам специально принесём». Я хотел сказать, что, мол, «Поищите себе другого дурака!», но почему-то не сказал, а на первом же занятии принялся ставить пятёрки и четвёрки просто за то, что люди вообще пришли. Даже самые отпетые второгодники по моему предмету стали отличниками. Меня просто обожали! Рослые девахи из класса подсаживались ко мне и начинали «гнать на жизнь», а я, с высоты двухлетней разницы в возрасте давал им снисходительные «советы бывалого». Этому они внимали гораздо трепетнее, чем моим нерегулярным рассказам о том, что «в байте восемь битов» и «первая в мир ЭВМ называлась ЭНИАК, но я не знаю, почему». Больше всех плакалась в низком регистре длинноногая десятиклассница Катька Иванова. В классе её за глаза дразнили «Партизанка Иванова Забыла Дома Автомат», не решаясь открыто складывать первые буквы каждого слова этой дразнилки в самостоятельную лингвистическую конструкцию, ибо в глаза дразнить было опасно – папа был мастером спорта по борьбе. А сама она занималась не то самбо, не то карате. То и дело она задирала длинные красивые ноги половозрелой лани (почему-то всегда в кроссовках Адидас), раскидывала в стороны лебединые «плисецкие» руки с агрессивно сжатыми кулачками и дурным голосом орала на всю школу: «Ки-йя-а-а-а!!..». Делала она это воинственно, стереофонически громко, словно потерпевшая на Казанском вокзале, от чего вздрагивала и замирала вся школа. Мне до сих пор кажется, что окружающие шарахались именно от этого боевого вопля, а не от риска получить пяткой в лоб. Так вот, Иванова подсаживалась к моему учительскому столу, запрокидывала ногу на ногу, всхлипывала и шептала доверительно, с придыханием: «Борис… Игоревич… я… никогда… не думала… что… самое сложное – это забыть… забыть того, кому верила… кому отдала…всё отдала… и кого… люби-и-и-ла-а-а…» Я, справедливо испугавшись, что сейчас она разревётся, да ещё, не дай Господь, с той же интонацией и динамикой, с которой кричит «Ки-я!» в коридоре, сообщил ей благую весть о том, что всё это как раз фигня, и что вот, например, засунуть зубную пасту обратно в тюбик как раз гораздо сложнее, чем забыть навсегда очередного мудака, которых в её жизни и так будет значительно больше, чем этих глупых тюбиков с зубной пастой: «Которую… ну, это… сложно опять… обратно… ну… Ты ведь поняла? Молодец. Садись, пять!». Иванова замерла, пораженная глубиной этой не затейливой истины, медленно кивнула, видимо, уйдя в себя, грациозно поднялась и пошла на место, переставляя ноги, словно модель на подиуме, а я просто глядел ей в след. Идиот. Счастья тебе, Партизанка Иванова! В школе мне платили «педагогические часы», на работе во ВНТИЦ при этом шла зарплата – в совокупности и по тем временам получалось довольно не плохо. Эта идиллия продолжалась около месяца и треснула по причине проведения в школе… конкурса на лучшее оформление буфета. Казалось бы, какая связь со школьной информатикой и методикой её преподавания, но, как выяснилось, самая прямая. И вот, почему. Дело в том, что один из классов, по-моему, это был десятый, решил устроить обсуждение этого грандиозного дизайнерского проекта как раз у меня на уроке, а я, как водится, не особенно и возражал. Обсуждая поставленную задачу, они опрометчиво поинтересовались моим личным видением такой вот концептуальной реформы школьного общепита в рамках одного отдельно взятого учебного заведения. Я, как сейчас помню, пожал плечами и на полном высказал идею оформить буфет под… ночное кабаре. Коллективная дискуссия как-то сразу оживилась и явно посвежела. Слышались отдельные фразы: «…а что если в чулках вот по сюда? – Лаврентьева, да ты вообще какая-то маньячка сексуальная! – Дура! А ты, Макарова, что ты ваще смыслишь, я сейчас Борисигричу скажу, он тебе два поставит! – Стукачка! – Сама такая! – Девки да не, погодите, фонари лучше красные и вот сбоку… – Да, точно, у меня дядя в Голландии видел, там как раз…». К звонку на перемену решение было уже, в общем и целом, единогласным. Однако после поступления в учебную часть этой весьма оригинальной для своего времени заявки, руководство школы попятилось, и конкурс как-то сразу прикрыли. Напомню, на дворе стоял 1986 год – не климат подобным демократиям. Зато администрация школы неожиданно заинтересовалась резким повышением успеваемости по моему предмету. Поскольку сами проконтролировать меня они, по известным причинам, были не в состоянии, то из того ВЦ, где мои подопечные устроили «хаос в коммуникациях», пригласили какого-то заведующего отделом – пренеприятного вида дядьку. Когда он вместе с завучем вошел в класс, то первое, что невольно бросилось в глаза, так это резкий контраст между какой-то гротескной, совершенно неправдоподобных размеров задницей в общем-то не очень полного человека и малюсенькой, будто стегоцефальной головой, поросшей редкой сивой растительностью. Хриплым тенором «ревизор» произнес: «Здравствуйте дети!», от чего мои шестнадцатилетние прыщавые акселераты синхронно пооткрывали рты – это надо было видеть! Его маленькие, близко посаженые глазки не выражали при этом абсолютно ничего. То есть вообще НИЧЕГО! Это было сногсшибательно уже само по себе, ничего подобного в своей жизни я не видел. Уже потом, по прошествии времени, появился и выбор, и ассортимент, а пока… Пока я смотрел на него, не мигая, пытаясь уложить в голове только две блуждающие мысли. Первая была: «Как вообще можно жить с такой жопой!!». Вторая говорила о том, что больше всего на свете мне, наверное, не хотелось бы попасть в подчинение к такому вот боссу. Сначала этот тип тихо сел в сторонке и с бесстрастным упоением выслушал, что я там мямлил про «оператор GO TO» в языке программирования «Фортран-4». Затем обратил взор свой в классный журнал, пробежался по оценкам, удовлетворенно хрюкнул и поинтересовался у отличницы Карцевой, что такое процессор. Грудастая, не по аттестату зрелая Карцева кокетливо сморщила носик, обаятельно почесала лобик и неожиданно тоненьким, каким-то проституточным голоском произнесла: «А-а... ну да-а. Это такой большо-о-ой, длинный такой. Ну... ну… как автобус такой посреди зала, он ещё с такими прикольными лампочками разноцветными спереди, они еще мигают, да?». Проверяющий чуть не упал со стула, услышав столь инновационное определение процессора, а я потерял дар речи. Собственно, все прочие дары тоже, так как эта ебанашка уверенно и, в принципе, вполне заслуженно шла на Золотую Медаль! А тут такое… После мхатовской паузы ревизор гробовым голосом осведомился: «Кто читал курс?». «Я!» – ответил я как-то неожиданно звонко и, почему-то, по-пионерски вытянув руки по швам. Хорошо хоть салют не отдал, с меня бы сталось. После новой паузы вступила завуч: «Пройдемте в учительскую...». Когда дверь за ними закрылась, в полной тишине из меня вылетела фраза, природу которой я не в состоянии объяснить до сих пор. Причем, прежде всего, самому себе. Поэтому не стоит пытать меня, почему я вдруг констатировал столь же громко, сколько и неожиданно: «Толстожопый… Как сайгак!». Я всё равно не отвечу. Даже если меня подпоить. Весь Десятый класс по-лошадиному разоржался, в полном составе. Дверь открылась вновь, хмурая завуч просунула голову: «Борис Игоревич. К вам это тоже относилось. Пройдёмте». «С вещами??» – способность шутить возвращается ко мне всегда неожиданно и в самый неподходящий момент. «Не остроумно», – сухо произнесла она. Мы спускались по лестнице на второй этаж и шли по коридору в тяжелом молчании. Не знаю, о чём думали мои спутники, но я размышлял о том, что в школе мне, наверное, больше не работать, как оно потом и получилось. Перед входом в учительскую непропорционально сложенный визитёр остановился и внимательно оглядел меня с головы до ног. В глазах его наконец-то проблеснула мысль, которую он тут же озвучил: «Скажите, а что? Сайгаки, они разве… действительно толстожопые?». Видимо, громкость моего прощального высказывания, столь впечатлившего Десятый класс, а ещё больше меня самого, вполне могла соперничать с боевым воплем Партизанки Ивановой на перемене. Вот что за мысли лезут в голову, когда тебя ведут, считай, на расстрел, а! «Да нет, что вы, – ответил я, честно обдумав его вопрос. – Как вы могли такое подумать. Они же – гор-бо-но-сы-е!». Скандал был неописуемый. Таким вот странным образом моя педагогическая карьера в сфере школьной информатики завершилась в пике своего развития. Через несколько лет также внезапно завершилась карьера программиста. Потом – стратега по развитию информационных систем ВНТИЦ, потом чиновника по линии информатизации Центробанка России… Но, может, оно и к лучшему? Как вы думаете? |